Мироустройство

Чтобы истолковывать верно, необходимо утратить бесстрастие: холодность рассудка не способна приблизить к Истине.

Всё действует на определённой частоте, и чтобы понять, что именно представляет собою объект или явление, нужно приблизиться к нему на минимальное расстояние. Для этого и необходимо человеку испытывать чувства, каждое из которых означает изменение собственной частоты. И если вы находитесь в соответствующем рассматриваемому явлению состоянии, то есть абсолютно или хотя бы приблизительно совпадаете с ним по частоте, то вы поймёте, что перед вами. Ваше сознание из знакомых вам вещей создаст некий образ, соответствующий именно вашему чувственному восприятию его, а значит и смыслу, того, что вы видите, а иногда даже того, что невозможно увидеть.

Если миф — это отражение представлений некого сознания, то он «объективен» лишь для самого этого сознания.

Миф как признанная многими людьми «реальность» — это лишь положительная реакция на чьи-то субъективные представления. Полагать, что они способны быть объективными, не приходится. Но в какой-то степени миф — это отвердевание сих представлений. Ибо поверившие в чьё-то субъективное толкование некого явления насыщают его своей психической энергией, поскольку отношение к мифу всегда эмоционально окрашено. Потому миф СТАНОВИТСЯ РЕАЛЬНОСТЬЮ.

Следует разграничить действительно происшедшее событие с мифом о нём. То, какие причины предшествовали событию, часто неведомо людям, но описание события, отразившее чьё-то индивидуальное толкование его, становится мифом, который в иных сознаниях подвергается индивидуальной обработке. Миф насыщается деталями, которых не имело событие, и, напротив, лишается действительных деталей. Миф, таким образом, — действительное событие, изменившееся в ходе эмоциональной и, отчасти, рациональной переработки многими индивидуальными человеческими сознаниями.

В каком отношении находятся действительное и мифологическое события, существующие уже в виде мыслеобразов? Мифологическое куда более энергетически насыщенно, ибо переживается живыми людьми, знакомыми с мифом. Действительное же постепенно утрачивает своё изначальное состояние, то есть заряд, ибо никому уже не известно. Те люди, кто были его свидетелями, давно умерли, а память о событии сохранилась в форме мифа.

Повторю, что объективность вообще недоступна человеческому сознанию: оно способно лишь по-своему видеть и толковать. И устанавливать закономерности, признаваемые не всеми. Сознание мифологично, ибо опирается на человеческую природу. И иного не дано человеку. Его восприятие всегда утверждено на чувственном компоненте его личности, хочет он того или нет. Через души волнами проливается переосмысленное событие. Оно обогащается чувственно и таким, усиленным энергетически, изливается вовне, в Мироздание. И мыслеобраз действительного события не переменяется, но как будто меркнет, утрачивает достоверность.

История суть предположенное. Она бесконечно ошибочна, когда исходит из личных предположений. К примеру, археологом найден черепок глиняного сосуда с орнаментом. И этот орнамент непременно относится наукой к числу традиционных, характерных для некой утраченной культуры, хотя он мог быть исполнен единственный раз, изобретён в момент декорирования сосуда и более ни разу не повторялся. И так во всём.

Чем более живо воображение историка, тем более ошибок он совершает, ибо, истолковывая, насыщает деталями, взятыми из памяти, а откуда они попали в память, забыто. Используется метод сравнения, аналогии, похожести, который может оказаться неверным в конкретном случае. Множество заимствованных из памяти деталей создаёт новый исторический миф, поскольку истолкование незнакомого, непонятного всегда имеет отпечаток личности толкователя. Иначе не может быть. И истинное событие не может исправить мифа.

Неверно утверждение, будто миф — то, что создало мистическое воображение древнего человека, неспособного мыслить «объективно», то есть наделявшего естественное событие сверхъестественными чертами. Мифы о «чудесах», не поддающихся объяснению с точки зрения материалистической науки, имеют совершенно реальную основу. Потому мифологическое мышление человека древности описывало не только действительное, но и «сверхъестественное» с равной долей правдивости. Ранние представления о мире не разрывали понятий сверхъестественного и естественного. Мир воспринимался целостно, он был «одномерен», но его единственное измерение включало в себя возможное и невозможное: это были просто разные стороны бытия.

То знание, что исходило от души, не подвергалось критике со стороны разума, ибо он ещё не был столь похож на обод сдавливающий. Человек верил тому, что говорила ему интуиция, и был более прав, нежели нынешняя учёность. И действительный, то есть плотный, мир, и то, что как будто противоречило законам земного естества и что сегодня называют умозрительным, мирно уживались в сознании древнего человека. Благодаря иному строению мозга — не столь способного мыслить абстрактно, схематично, как теперь, но более открытого миру незримому, полному всевозможных преображающихся сущностей, — человек постигал мир очень верно. Мучительное обдумывание было ему ещё не свойственно. Абстракция — это усечение полноты, попытка воспринять подвижную, невообразимо сложную целостность мира как нечто определяемое. Человеку древности моделирование было ещё недоступно. Он имел дело с полнотой мира как с неразделимым единством всех его составляющих и не желал ничего упрощать. Он одухотворял всё вокруг себя именно потому, что ощущал любой предмет как носитель небесной энергии. Источник её был ему неизвестен, ибо ещё не настолько был развит мозг, чтобы установить связь со своим Создателем, — тем более что инопланетные души порою внедрялись в земные тела, а их природа препятствовала установлению такой связи. Но ощущения вели человека в верном направлении. Всё имело душу в его представлении. Порою уверенность его творила чудеса: мыслеобраз уплотнялся настолько, что становился видимым. А поскольку структура мозга была одинакова у всех, им и удавалось видеть некое «чудо» одинаково.

Нечто обладавшее сверхъестественными свойствами (по мнению сегодняшнего человека) видели и египтяне, и греки, и шумеры и иные люди древности. Энергия, определённым образом направленная на их сознание, создавала такие образы. 

Притягательность мифа заключена в логике свершившегося. Она не поддаётся рациональному пониманию. Это и мудрость духа, допускающего невозможное в телесном мире, и знание мудрой души, что возможно всё…

Древние люди, подробно описывавшие события, которые сегодня считаются мифами, не просто описывали внешнее, а истолковывали его в меру приобретённого опыта. Миф — это логика, присущая сознанию души. Оно воспринимало увиденное чудо как неслучайное явление, как необходимый урок, даваемый человеку миром иного свойства. Чудо получало символическое значение, ибо волны определённой частоты воздействовали на душу таким образом, что явление «сверхъестественное» пронизывало всё существо человека, заставляло его почувствовать проникновение в земное — небесного. Происшедшее необыкновенное явление не могло не затронуть души: помня о небесном бытии, она получала подтверждение, что мир открыт, нет никаких границ между земным и небесным, видимым и невидимым. Как Небо видит человека, так и человек может видеть Небо. Полнота земного опыта невозможна без этого ощущения целостности мира.

Позднее Создателю пришлось избавить человека от столь тонкого ощущения незримого, ибо не стронулся с места. Поиск контакта со своим Создателем должен определять путь души, а не просто восприятие таких необыкновенных «уроков». Они оказались недостаточными для того, чтобы прозрение потрясало души и поворачивало их к Свету. Получаемые уроки не смогли стать основой для восхождения. Чудеса объяснялись по большей части верно, и всё же они не устремляли к прижизненному преображению. Люди хотя и чувствовали их необычную природу, но принимали как предупреждение о чём-то грядущем в их земном бытии. Это и заставило Творца внести изменения в мозг. Он получил отдел, способный к анализу (без которого ощущения подобного свойства не относились к числу желаемых, искомых), но исчезли те участки, которые реагировали на получаемые извне многие чувственные впечатления. Органы восприятия «огрубели»: они уже не воспринимали огромного числа частотных характеристик объекта. То есть диапазон восприятия был сокращён — ради того, чтобы «сверхъестественное» было скрыто в естественном, чтобы оно обнаруживалось лишь в результате волевого усилия. Для того чтобы психическая энергия человека устремлялась к обнаружению Света в каждом явлении, этот Свет должен быть скрыт. Обращающиеся к тьме как к источнику жизненности также должны были обнаружить её. Поиск необходимого говорит о принципиальном выборе души, её направленности.

Сердце как главный чувствующий орган претерпело такие изменения: оно стало обладать способностью подавать Господу сигналы, когда человек поворачивается к Свету. Простую вещь Создатель дал ему — взамен молчания. Прежде оно демонстрировало лишь уровень восприимчивости и реакцию на воспринятое извне. То есть Создатель мог понять, какое чувство родилось в человеке в ответ на воспринимаемое. Это сиюминутное чувство выражалось в изменении частоты энергетического поля человека, но для глубокого познания его души, обретавшей некую нравственную позицию в течение жизни, требовалось нечто более определённое, некий «кристалл» взамен подвижной жидкости. Этим свойством «кристаллизации», определением степени светоносности души Господь наделил сердце. Мышечный орган оказался необыкновенно точным инструментом анализа: он определял частотный показатель воды, входящей в состав крови. Ибо поворот к Свету демонстрирует повышение, увеличение частоты, а уход от Света — понижение, замедление. Сиюминутные, преходящие чувства не успевают повлиять на воду в составе крови так глубоко, как общий настрой человека, его душевная направленность. Теперь же Господу становилось ясно, на пути к какому энергетическому полюсу находится человек — «светлеет» он или «темнеет».

Огрубление человеческого аппарата восприятия дало Создателю возможность анализировать происходящее с человечеством. Многообразие мгновенных индивидуальных реакций не позволяло обобщения…

Возникновение мифа — явление, затянутое для людей туманом неведения. Предположения и домыслы человеческие неверны. Не мечты и не боязнь стихийных сил породили мифы. Лучистые Силы способны были проникать в низкие, плотные слои, окружающие Землю во времена, когда люди ещё не сделали сии слои почти непроницаемыми для светлых сущностей. Проницаемость древнего Неба для светлых энергий, стала одной из причин видения разумными земными существами неких удивительных созданий, истолкованных ими по-своему (другая — особенности чувственного восприятия и неспособность сознания вывести «сверхъестественное» за границы возможного).

Животные могут видеть то же самое, но истолковывать им не дано. Их разум воспринимает увиденное как опасность или, напротив, как благо для существа земного. Иная, то есть небесная, природа увиденных созданий их не пугает, как человека: их лучистое начало либо производит отождествление с воспринятым, либо же констатирует противоположное жизненной основе любого телесного существа. От мучительных вибраций животные бегут, спасая себя, а к источнику жизненности льнут.

Человек же, наделённый разумом иного свойства, открыт для вибраций любого рода, но истинный их смысл он истолковывает, опираясь на свой опыт души. Домом души является Небо, где пространство представляет собою поле взаимодействия всевозможных потоков энергии, многие из которых оформлены в виде мыслеобразов. В Небе душа видит то, что соответствует степени её развитости. Её «навигатор» — это лучи её собственные, находящие соответствия себе и отторгающие то, что гибельно для неё. Опыт души — это волны памяти о мире, невероятном по числу и разнообразию мыслеобразов.

Получается, что души сегодня лишены этой памяти, если миф считают выдумкой — и только. 

Рассмотрим миф как конкретное проявление сверхчувственной, сверхъестественной реальности.

Райские птицы с лицами дев существуют, но их нужно уметь увидеть. Птиц с человеческими лицами не бывает, утверждает наука. И она права для самой себя, ибо не истолковывает, а констатирует внешнее, телесное. И в перечень обитающих на Земле пернатых Сирин, Алконост и Гамаюн не могут быть вписаны, ибо они не птицы в научном смысле слова, а лишь проявления идеи птицы, способной говорить по-человечески и предсказывать грядущее, дабы уберечь от опасности.

Мифология не согласна с наукой: она не просто отражает действительное, но соотносит его с опытом вневременной, внеземной, не ограниченной рамками земного опыта души. Сознание древнего человека, создававшего мифы, гораздо более открытое восприятию энергий и обладавшее звериным чутьём к определению вида этих энергий, просто описывало их в образах незабытого инобытия. Птицы с человеческими лицами существуют там в виде неких опытных образцов творения. И образцы сии проявляют себя в мире трёхмерном, но чтобы их увидеть, необходимо помнить об их существовании в мире мыслеобразов. К их восприятию душа должна быть готова.

Мифы отразили память души древнего человека о своём небесном бытии. Там Сирин, Алконост и Гамаюн были мыслеобразами, которые для души, уже имевшей опыт земной жизни, представали в виде таких человеколиких птиц. Энергетическая матрица подобного чудесного существа в видении развоплощённой души обретала вполне конкретные черты. Совокупность и комбинация неких импульсов в сознании души замещалась теми знакомыми элементами, для которых эти импульсы были основой их телесной конкретности. Туманная мыслеформа выглядела для души, уже бывшей на Земле, птицей с человеческим лицом. И если душа вновь появлялась на Земле, она иногда подобных птиц видела вокруг себя, ибо обладала памятью о них. То, что проявлялось в мире телесном, проявлялось благодаря способности души его узнавать. Как это происходило? Невидимое узнано бывало по своему напряжённому состоянию. Включалась память и уплотняла невидимое до некоторой, может быть неполной, степени. Изографический миф о душе — лицо и крылья — это не существующий в действительности, но оправданный сознанием знак её свойств: личностное начало (лик) и способность летать (крылья).

Миф — то «чудесное», что существует «объективно», но проявляется внезапно в мире материи как непосредственно воспринимаемый органами чувств объект, однако всею полнотой бытия обладающий в мире невидимом.

Всемирный потоп — это проявление принципа, способа, метода. Кто вызвал его к жизни, чьё именно сознание? Именно людское сознание исполнило то, что позволило Творцу прервать бытие немудрых. Психическая энергия человека вызвала к жизни Всемирный потоп.

Но как это произошло? Появление в Небе мощных потоков энергии (по воле Высшего Разума), направленных на уничтожение неразумных созданий, оторвавшихся духовно от своего Создателя, было воспринято ими как нечто угрожающее и получило конкретную форму, знакомую человеку. Произошло уплотнение умозрительного. И то, что спаслись некоторые, расценившие потоп как возмездие за неверно сделанный выбор души, верно. Оттого и стоит прислушиваться к мифам, что они рассматривают «сверхъестественные» события с некой нравственной точки зрения. Преображение души возможно лишь на основе нравственной оценки явлений…

Вспомним описанный в Библии пир Валтасара, на котором произошло сверхъестественное событие: люди увидели руку, пишущую на стене огненные буквы. Определённым образом воздействуя на нужные участки мозга, возможно вызвать подобную картину у огромного числа людей. Надпись была прочитана многими. Это вовсе не массовая галлюцинация, ибо галлюцинация — это подобие происходящего, которого в действительности нет. Галлюцинация — это ложный образ, не имеющий соответствия в мире незримом. Он составляется сознанием (когда функции мозга нарушены) из разрозненных импульсов в некую несуществующую целостность. Впрочем, люди называют галлюцинациями и то, что ими не является.

То, что необходимо воспринять человеку, посылается к нему в виде энергетического потока особой напряжённости и особых свойств, при этом учитываются возможности мозга к восприятию. Видение на пиру Валтасара отразило происходящее на самом деле, но метафорически. Вокруг Валтасара, предавшего святыни, создалось энергетическое возмущение огромной силы. Сознательное преступление всегда обращается против преступника, рано или поздно. Вот в чём был смысл происшедшего. Не понятные никому слова внушили Валтасару ослепляющий ужас: знакомые показались бы ему подделкой, фокусом. Неведомое же пугает. Предупреждение необходимо было дать таким образом. И потоки были направлены так, что они воздействовали на височные зоны мозга и вызвали определённые картины.

Упрощая, искажаешь. Но без упрощения нельзя объяснить человеку очень важных, фундаментальных понятий. И для того чтобы он имел хотя бы некоторое знание, Небесные силы продумывают, как Им дать это знание в понятных человеку образах. Оттого и используют многие знакомые вещи, чтобы, метафорически воспринятые, они объяснили незнакомые: воздействующие энергетические потоки организуют так, чтобы они вызвали в сознании нужный образ.

Таковы видения пророков. Это не буквальное отражение существующего в Небе, но образное, метафорическое. Для отражения действительно существующего в Небе нет у воплощённого человека органа восприятия. Ибо то, что прекрасно или неприятно, он определяет, опираясь на свои органы чувств, а как реагировать на светлые или тёмные энергии, если они невидимы, неуловимы? Как ощутить низкие или высокие частоты, если они за пределами воспринимаемого «телесным» человеком диапазона?

Мышление человека — это очень сложно организованный способ восприятия окружающего. Оно использует метафору, образ, символ — некую комбинацию зрительных или, иногда, слуховых образов, чтобы дать представление о воздействии на человека или человечество чего-то существующего в Небе: добро это по отношению к нему или зло — и в какой степени добро или зло. Знакомый образ позволяет человеку определить эту степень и качество воздействия. Пожар, увиденный во сне или во внезапном видении, пугает человека, а пронизанная солнцем текущая вода умиротворяет и успокаивает. Утлое мышление не может показать сложно воздействующих образов, но умное, тонко организованное, умеющее мыслить абстрактно и использовать абстракцию в объяснении многих, казалось бы ничем не объединённых частностей человеческое сознание способно воспринять существующее в Небе как метафору. И даже истолковать её более или менее верно, хотя бы с точки зрения качества и степени воздействия на человека того, что выражено в виде метафоры. Этот символический образ создаёт не невидимый мир (который лишь предполагает, надеется на подобное видение), но сознание человека, опирающееся на тонко воспринимающую душу. Потому необходимым условием такого рода видения невидимого мира является именно тонко чувствующая душа, проникающая в сферы невидимого. Такие люди и становятся пророками. Их сознание может быть не столь развитым, чтобы толковать воспринятый образ, но их «мысль» и есть этот образ.

Полная картина происходящего в Мироздании невозможна для души, но искать в частном общее — это путь верный. Получив некое представление о чём-то, необходимо осознать это что-то как часть общего гармонического целого. И тогда сложится хотя бы некоторое, приблизительное впечатление о целом. Вот что доступно человеку.

Знание ограниченно, но вполне достаточно всегда. На что-то Светлые Силы небесные сознательно закрывают человеку глаза: это возможно осуществить, воздействуя на мозг конкретных людей особыми потоками энергий, ведь над чем-то «недозволенным» думают не все люди сразу, а лишь некоторые из них. Есть вещи, которые должны оставаться недоступными, непостижимыми.

Прямое знание невозможно, но указать на него способно метафорическое мышление человека. Если дошедший до степени недоступности знания учёный увидит во сне или «наяву» некое непреодолимое препятствие или страшную, чёрную, всепоглощающую бездну, он должен остановиться. Иначе все дальнейшие исследования будут приводить к неверным результатам, хотя и обладая всеми чертами правдоподобия. То, чего нельзя знать человеку, он и не узнает. Ошибочность суждения часто вызвана его упорным желанием пересечь невидимую границу недозволенного.

Но вернемся к тому, с чего начали: к метафоричности мышления.

Понятные зрительные образы воздействуют на человека гораздо сильнее, нежели абстрактные формулы, хотя, быть может, формула (если она верна) более полно выражает суть некого явления или понятия. Но воспринятое душою даёт «чувственное» понимание происходящего, а чувственный компонент — то спасительное для человека средство воздействия, позволяющее определить степень опасности рассматриваемого явления.

Сложный метафорический образ означает, что явление, выражением коего он служит, само сложно, не столь определённо, обладает многими сторонами, не сводимыми к чему-то простому и понятному.

Апокалиптические видения Иоанна Богослова непросты, многосоставны, последовательны, но они не означают, что конец времён будет именно так выглядеть. Описанная им картина даёт представление о том, что ожидает человека в конце пути. Гибель для всех на самом деле — гибель каждого, единственного в своём роде. Испытываемый при потере жизни ужас ждёт всякого, кто не соответствовал некому общему для всех закону: стать подобием своего Создателя. Общее, охватывающее всех смятение — это сумма личных переживаний и страхов. Общее означало страх любого, неизбежный при переходе в инобытие, если он предал Господа своего. Грозная картина общей гибели явилась символом личной смерти недостойного. Ибо каждому не знающему подлинного Света страшно умирать. «Небо свилось в свиток» — это ощущение умирающего, для которого Небо становится иным: зримое преображается в невидимое. Небо знакомое уменьшается, а на его место определённым образом устанавливается небо, полное иных свечений…

Подробные описания последовательно происходящих событий были возможны именно для религиозно-метафорического сознания Иоанна. Если вы сравните появление Бога в видениях Иезекииля и Иоанна, то с изумлением обнаружите почти тождественные образы. Они означают, что эта душа имела воплощения и в том и в другом: Иезекииль в новом воплощении стал Иоанном.

Его желание прийти в мир земной, нуждающийся в просветлении,  удивительно. Зачем ему начинать земную жизнь, если пророков, как правило, убивают? Мудрое душе нашлось дело на Земле: описывать видение предупреждающее. Это и в первом случае было, и во втором. Узник тела помогал людям избегать греха — то есть предательства своей собственной души. Опомнитесь, говорили людям оба пророка, оставьте порок и вернитесь в дом Света…

Очи внутри и снаружи животных — одних и тех же, царствующих — в определении человека — среди себе подобных, имеющих лица человеческое, льва, тельца и орла. Престол в виде кристалла — и стеклянное озеро перед престолом. Радуга вокруг головы Господа… Только долгое обдумывание предоставит воображению такие символы. Эта душа, испытавшая священный ужас при внезапном озарении, не смогла избавиться от него, и в следующем воплощении она увидела то, что прежде, но в ином обрамлении. Это посылались ей новые вибрации, которые воображение облекло в новые детали общей устрашающе-предупреждающей картины. Метафорическое видение Иоанна избрало такие образы, дабы описать предсмертный ужас того, кто ушёл в лучах зла от Света подлинного.